К 70-летию Великой Победы.

К 70-летию Великой Победы.

         Вместо предисловия

         Архивные данные с грифом «Секретно» о действиях НКВД, о масштабных репрессиях, о числе узников и  жертв, погибших и сгинувших в годы Великой Отечественной войны в бездушных лагерях трудовой армии СССР, будут скоро рассекречены.

         Почти семьдесят лет эти бумаги хранят тайны о великом людском горе, о безжалостной системе, уничтожавшей во имя благих целей  малые народы: советских немцев, чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев, эстонцев, латышей, крымских татар, понтийских греков и других. Согласно  редким архивным сведениям, наиболее пострадали от принудительной трудовой повинности советские немцы, в возрасте от 17 до 50 лет, призванные  военкоматами в так называемые рабочие колонны.

         Только за двадцать дней  1942 года в соответствии с Постановлением Государственного комитета Обороны «О порядке использования немцев-переселенцев призывного возраста» было мобилизовано в трудармию 120 тысяч человек из 800 тысяч депортированных советских граждан  немецкой национальности. Всего же через лагеря за колючей проволокой, с адскими условиями содержания и  каторжным трудом прошли: по одним источникам около миллиона человек, по другим – 600 тысяч. Сколько судеб точно перемололи жернова НКВД, станет известно совсем скоро, когда гриф «Секретно» снимут с документов.

         Но все эти годы народ не переставал хранить страшную правду о трудармии. Еще живы не только узники печальных рабочих колонн, но и дети, оставшиеся в осиротевших семьях за старших.

         Возможно, в этих документах всплывут имена многих жителей первого немецкого села Александровка, образованного более 120 лет назад  в Омской области. Каждый третий, призванный в трудовые лагеря, назад домой не вернулся.

 

         СТАРШАЯ СЕСТРА

         … Еще не поднялось зимнее солнце. Алая заря легким, прозрачным покрывалом разметалась по горизонту синеющего неба. Четырнадцатилетняя тоненькая девочка стояла у могилы старшего брата.  В начале войны Давыда, как и многих сельских парней и девчат, забрали в трудармию.  В конце 1942-ого ему  «повезло»:  отправили  умирать домой на родину в сибирское село Александровку, Омской губернии.  Он был уже не работник и не жилец: все здоровье оставил на каторжных известняковых работах.

         Мария смотрела на заснеженный бугорок и не плакала. Внутренним детским чутьем она понимала, что сейчас  ей нельзя раскисать, что очень  нужно беречь силы.

         С упрямым остервенением,  будто направленным  против  обрушившегося  на  семью горя,  она с силой вонзила лезвие лопаты в замерзшую могильную поверхность.  Ледяная корка дрогнула под усилиями маленького человека и поддалась ему. Дальше копать было  легче. Но  даже рыхлая земля, перемешанная со снегом, казалась ей тяжелой. Взяться за нетронутый грунт  ребенку было  вообще  не по силам.  Монотонная работа не позволяла ни о чем думать. И только в минуты передышки безжалостная память болезненными уколами будоражила  душу девочки, вырисовывая в ее мозгу картинки из безрадостной жизни.

         … Война украла у Маши детство. Деревенские сорванцы не искали забав на улице.  Собирались в небольшие стайки и отправлялись на весенние полянки, в летний лес на поиски еды. В мае до тошноты ели горьковатые головки солнечных одуванчиков, кислый щавель.  Короткое сибирское лето одаривало  сладкими ягодами земляники, шиповника и костянкой. Да разве ими наешься?! Выручали еще вороньи гнезда…

         В семье Вервейн, кроме Марии, было  семеро детей.  Четверо во время войны сгинули, погибли от болезней и голода. Первым не стало Давыда…  Годы, проведенные в трудовой армии, без остатка высосали из него сок жизни.  Нагрянувшие в село представители НКВД навсегда увезли в неизвестность брата Федора. Семья не получила от него никаких вестей.  Затем  умер годовалый Ванечка.  И мама не выдержала, слегла, заболела.

         …Морозное утро не могло убить запаха смерти, идущего от вывороченной земли, глины  и показавшихся в яме, просевших и потемневших  за год могильных досок.  Внезапно нахлынувшая  влага заполнила глаза Марии, и соленые струйки потекли по раскрасневшимся от работы и  холодным от зимнего ветерка щекам девочки. Мария остановилась, воткнула в земляную горку лопату и начала утирать  ладошкой, с воспаленными вздутыми  мозолями,  мешающие работать слезы.

         «Ну почему, почему папы нет с нами? Почему он ушел из семьи? – с досадой думала  девочка. – Почему не пожалел малышей и маму?».

         Мама Маши  - Мария Андреевна Урих - была из семьи первых переселенцев, прибывших в Сибирь на вольные земли в конце девятнадцатого века.  Она родилась в  1905 году. А в горькие сороковые, оставшись  без поддержки мужа и родителей,  больная женщина не смогла  защитить от голода детей. Мужа  – Фридриха Вервейна – она очень любила.  И Фридрих, когда-то сватая Марию, прилюдно признавался в пламенных чувствах к красавице - невесте.  Война внесла в  жизнь молодых жестокие коррективы,  проверив на прочность не только  их любовь, но  и ответственность каждого перед семьей.

         Свое предательское бегство  Фридрих, понурив голову,  сдавленно объяснил жене: «Ухожу к  другой не потому, что люблю. Видеть не могу, как наши дети страдают. От бессилия и безнадеги бегу. Прости…  Там жить полегче»…

         В деревне жизнь каждого человека на виду. От мирского суда никому не скрыться.  Народ застыдил Фридриха: что ж ты делаешь этакий?! Семья без мужика  совсем сгинет! Деток малых пожалей, возьми к себе двойняшек Олю и Милю…  Неужели не прокормишь?!

         …Мария торопилась, ей нужно было успеть к полудню.  Ладони  горели от лопаты.  А кончики пальцев от напряжения и холода мерзли.  Она отогревала их дыханием, поочередно растирая каждый.  Хуже пришлось ногам. Их не спасали старые вязаные носки,  намотанные тряпки и солома, натыканная в просторные мамины калоши.  Мария попыталась попрыгать, но застывшие  калоши не гнулись и намеривались слететь с ног.

         Мама ходила в этих калошах в село Тарналы наниматься в наймочки.  Восемь километров туда и восемь обратно.  У богатых хозяев управлялась со скотом, белила комнаты, картошку перебирала. За работу ей давали мало: даже картофельными очистками рассчитывались. А она и этому радовалась: варила детям  простенький супчик. Тяжелая работа, дальняя дорога, холод и голод подкосили мамино здоровье.  За старшую в семье осталась Мария.

         Узнав о болезни первой жены, в дом пришел Фридрих.  Велел собираться и идти жить в новую семью двойняшкам Оле и Мили.  Те захныкали, запротестовали, за Марию попрятались. Но мать ослабленным голосом прикрикнула на девочек, приказав им  уходить.

         С 12  неполных лет Мария оформилась работать в колхозе телятницей.  С шести утра, с самой зорьки, начинался ее рабочий день, а заканчивался к заходу солнца. И так в любую непогоду: в дождь,  слякоть, в зной и жару,  с весны и до поздней осени. Пастьбой телят в селе занимались только босоногие подростки.  Обувки ни у кого не имелось.  Маленькие пастушки иногда брали с собой  на трудовую вахту  по лепешке, но  чаще всего отправлялись  с пустыми котомками. Где ж в войну еду взять?! Поле да лес  кормили.

         Вокруг села травы стояли высокие, телятам – приволье!  А вот ребятне приходилось туго. Как-то Мария наткнулась на скошенную скирду соломы, взяла с краю охапку, а под ней лежит  крохотная рассыпанная кучка зерна. Обрадовалась девочка. Бережно зернышки от  земли отделила, продула их, перетерла. Из полученной  массы  похлебку на костре  сварила.  Вот где праздник был у детворы!

         Но, кроме голода, подстерегала малолетних колхозников и другая беда. В округе развелось много волков. Стаями к деревне подходили.  Вести их отстрел было некому – большинство деревенских мужчин в трудармии или на фронте. И патроны для охоты на опасных зверей никому не выдавали.

         Однажды  несколько телят отбились от стада. Мария побежала за ними, чтобы пригнать на место. И вдруг  из кустов прямо на нее  вышел худой, едва державшийся на слабых лапах волк. На мгновенье  человек и зверь замерли.  Мария глянула в узкие желтые глаза хищника. Волк оскалил клыки и зарычал. От ужаса и страха девочка пронзительно закричала.  Интуитивно защищаясь, отчаянно замахала перед собой  палкой.  И зверь потрусил в обратную сторону…

         …Рассвет растаял на голубеющем небосклоне.  Сквозь оставшиеся с ночи сиреневые тучки пробилось солнце.  А Маша не оставляла свой печальный пост. Копала изнутри неглубокой ямы,  оголившей детский гробик, установленный прямо на прах старшего брата.

         Вдруг Маше припомнилось.  Прохладный октябрьский вечер. Вот идет она, усталая и голодная, с работы.  Вязанку хвороста несет  и мешок с сухим коровьим кизяком для растопки печи. Проходит мимо дома женщины, к которой отец ушел.  А в оконцах избы Эмилия и Олечка стоят. Машу поджидают. Увидев ее, кричат в малюсенькую форточку: «Марийка! Забери нас домой! Нам кушать нечего, нам плохо!» Ну, куда ж их Маша без разрешения старших заберет?! И дома все пусто,  сестра Катя, братик  Андрей и мама болеют.  Чем всех кормить?

         И думает девчушка: «Эх, жили б мы, как бабушка и дедушка до революции. Хозяйство крепкое имели.  Мама рассказывала, как пришли к ним вооруженные люди,  назвали деда «кулаком», скот угнали, зерно на телегах вывезли, а вместе с ним и хорошую домашнюю утварь прихватили. Без ничего многодетную семью оставили». С тех пор разоренная семья Урих стала бедствовать. Вышла замуж Мария Урих за Фридриха Вервейна, а там та же бедность.

         А потом Маше сказали, что Миля и Оля тифом заболели. Слабеньких, с синими кругами под глазами привели их к маме. 

         Умерли малышки одна за другой. Маша им напоследок курчавые белокурые волосы расчесала, платьица из новой ткани сама сшила…  Сама и похоронами занялась.  В каждый дом  в лихую годину горе стучалось. В каждом доме плакали по убитым на фронте,  по умершим от голода и болезней, по отправленным  на верную гибель в трудовую армию. И нечем было Маше могильщикам платить, и к отцу за помощью  не обратилась.

         …Сестра Катя выжила от тифа. Только оглохла с малых лет. Выжил и Андрейка. Встала на ноги  мама. Как-то заглянул к ним папа Фридрих.  Дальше порога его мать не пропустила. Маша сделала вид, что вышла из дома. А сама за дверью в сенцах  притаилась, стоит и слушает разговор взрослых.

         - Прости меня, Мария, - обратился к маме отец. – Не могу я больше без тебя жить. Каждую ночь снишься. Люблю тебя.  Давай начнем все с начала.

         - Ты у детей наших пропавших прощение проси, - тихо ответила мать. – И что Боженька скажет, если я тебя приму?! У разлучницы семерых наплодил и этих хочешь без отца оставить?!  Хочешь, чтобы сгинули они, как мои?!  Уходи, бессовестный,  и ставь  своих малых деток на ноги. К себе в дом я тебя больше не пущу.

         И вдруг Марийка услыхала, как папа зарыдал. У нее сердце от жалости ко всем готово разорваться. Отца, мать жалко, сестер и братьев, умерших, и малышей, народившихся от папы у другой женщины. Ни на кого Маша зла не держала. Сердобольная, добрая девочка выросла. Близких от голода спасла.

         По итогам первого года работы в колхозе за заработанные трудодни выдали Марии Вервейн телочку. Из нее семья вырастила себе коровку- кормилицу. На следующий год юной колхознице кабанчика дали. Так и выжили, благодаря Маше.

 

         Анастасия Косенко.

         На снимке (из домашнего архива):  Мария Фридриховна  Вервейн с дочерью Марией Александровной Голынской.

         с.  Александровка.